Неточные совпадения
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день
рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит
сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
Чиновники были отставлены от должности; дома гражданской архитектуры поступили в казну и обращены были на разные богоугодные заведения и школы для кантонистов, [Кантонисты — солдатские
сыновья, с самого
рождения определенные в военное ведомство.] все распушено было в пух, и Чичиков более других.
Рождение внука было для старика Гуляева торжеством его идеи. Он сам помолодел и пестовал маленького Сережу, как того
сына, которого не мог дождаться.
С год после
рождения моего второго
сына мы с ужасом заметили, что он совершенно глух.
По странному капризу, она дала при
рождении детям почти однозвучные имена. Первого, увидевшего свет, назвала Михаилом, второго — Мисаилом. А в уменьшительном кликала их: Мишанка и Мисанка. Старалась любить обоих
сыновей одинаково, но, помимо ее воли, безотчетный материнский инстинкт все-таки более влек ее к Мишанке, нежели к Мисанке.
— Это ты, собачий
сын! вишь, бесовское
рождение!
Убийца
сына моего до
рождения его.
— Извольте, извольте, господа, — тотчас же согласился князь, — после первой недоверчивости я решил, что я могу ошибаться и что Павлищев действительно мог иметь
сына. Но меня поразило ужасно, что этот
сын так легко, то есть, я хочу сказать, так публично выдает секрет своего
рождения и, главное, позорит свою мать. Потому что Чебаров уже и тогда пугал меня гласностию…
Ульрих Райнер был теперь гораздо старше, чем при
рождении первого ребенка, и не сумасшествовал. Ребенка при св. крещении назвали Васильем. Отец звал его Вильгельм-Роберт. Мать, лаская дитя у своей груди, звала его Васей, а прислуга Вильгельмом Ивановичем, так как Ульрих Райнер в России именовался, для простоты речи, Иваном Ивановичем. Вскоре после похорон первого
сына, в декабре 1825 года, Ульрих Райнер решительно объявил, что он ни за что не останется в России и совсем переселится в Швейцарию.
Как-то раз зашел к нам старик Покровский. Он долго с нами болтал, был не по-обыкновенному весел, бодр, разговорчив; смеялся, острил по-своему и наконец разрешил загадку своего восторга и объявил нам, что ровно через неделю будет день
рождения Петеньки и что по сему случаю он непременно придет к
сыну; что он наденет новую жилетку и что жена обещалась купить ему новые сапоги. Одним словом, старик был счастлив вполне и болтал обо всем, что ему на ум попадалось.
Он старался золотом достичь почестей, недоступных ему по
рождению, и с сугубым удовольствием предавался убийствам: он мстил ненавистным боярам, обогащался их добычею и, возвышаясь в милости царской, думал возвысить и возлюбленного
сына.
— Кантонист — солдатский
сын, со дня
рождения числившийся за военным ведомством и обучавшийся в низшей военной школе.] другой из черкесов, третий из раскольников, четвертый православный мужичок, семью, детей милых оставил на родине, пятый жид, шестой цыган, седьмой неизвестно кто, и все-то они должны ужиться вместе во что бы ни стало, согласиться друг с другом, есть из одной чашки, спать на одних нарах.
— Та-ак? Это ты мать к черту послал, сукин
сын? Ах ты, стыд мой полуночный, заноза проклятая, дьявол тебя в душу мою засадил, сгнить бы тебе до
рождения!
Не мучь меня, прелестная Марина,
Не говори, что сан, а не меня
Избрала ты. Марина! ты не знаешь,
Как больно тем ты сердце мне язвишь —
Как! ежели… о страшное сомненье! —
Скажи: когда б не царское
рожденьеНазначила слепая мне судьба;
Когда б я был не Иоаннов
сын,
Не сей давно забытый миром отрок, —
Тогда б… тогда б любила ль ты меня?..
За девять лет супружества жена родила ему четырех дочерей, но все они умерли. С трепетом ожидая
рождения, Игнат мало горевал об их смерти — они были не нужны ему. Жену он бил уже на второй год свадьбы, бил сначала под пьяную руку и без злобы, а просто по пословице: «люби жену — как душу, тряси ее — как грушу»; но после каждых родов у него, обманутого в ожиданиях, разгоралась ненависть к жене, и он уже бил ее с наслаждением, за то, что она не родит ему
сына.
Но даже и дети не знали, что задолго до их
рождения, в первую пору своего замужества, она пережила тяжелую, страшную и не совсем обычную драму, и что
сын Саша не есть ее первый и старший
сын, каким себя считал. И уж никак не предполагали они, что город Н. дорог матери не по радостным воспоминаниям, а по той печали и страданию, что испытала она в безнадежности тогдашнего своего положения.
И догадался; — с досадой смотрел он на веселую толпу и думал о будущем, рассчитывал дни, сквозь зубы бормотал какие-то упреки… и потом, обратившись к дому… сказал: так точно! слух этот не лжив… через несколько недель здесь будет кровь, и больше; почему они не заплотят за долголетнее веселье одним днем страдания, когда другие, после бесчисленных мук, не получают ни одной минуты счастья!.. для чего они любимцы неба, а не я! — о, создатель, если б ты меня любил — как
сына, — нет, — как приемыша… половина моей благодарности перевесила бы все их молитвы… — но ты меня проклял в час
рождения… и я прокляну твое владычество, в час моей кончины…
Твое спокойствие мне всего дороже: ты не могла им наслаждаться, пока взоры света были на нас устремлены. Вспомни всё, что ты вытерпела, все оскорбления самолюбия, все мучения боязни; вспомни ужасное
рождение нашего
сына. Подумай: должен ли я подвергать тебя долее тем же волнениям и опасностям? Зачем силиться соединить судьбу столь нежного, столь прекрасного создания с бедственной судьбою негра, жалкого творения, едва удостоенного названия человека?
В те часы, когда Пётр особенно ясно, с унынием ощущал, что Наталья нежеланна ему, он заставлял себя вспоминать её в жуткий день
рождения первого
сына. Мучительно тянулся девятнадцатый час её страданий, когда тёща, испуганная, в слезах, привела его в комнату, полную какой-то особенной духоты. Извиваясь на смятой постели, выкатив искажённые лютой болью глаза, растрёпанная, потная и непохожая на себя, жена встретила его звериным воем...
Собственная крепостная дворня Плодомасовой во все эти годы видели свою боярыню в «распараде» только один раз за все ее вдовство; это было через три года после
рождения Алексея Никитича, когда, по старому обычаю, боярыня перед всем собранием домочадцев сажала малолетнего
сына на белого коня и обещалась за него богу, что сделает из него честного слугу вере и России.
— Ребёночка хочу… Как беременна-то буду, выгонят меня! Нужно мне младенца; если первый помер — другого хочу родить, и уж не позволю отнять его, ограбить душу мою! Милости и помощи прошу я, добрый человек, помоги силой твоей, вороти мне отнятое у меня… Поверь, Христа ради, — мать я, а не блудница, не греха хочу, а
сына; не забавы —
рождения!
Муж, напротив, со времени
рождения нашего первого
сына стал прежним, кротким, спокойным домоседом и прежнюю свою нежность и веселье перенес на ребенка.
Нечего делать! Надобно было уважать желание больной жены; не дать же истерике задушить ее. Развез
сыновей по разным училищам. А сколько было хлопот при определении их! Подай свидетельства о законном их
рождении, о звании, и все, все это должен был достать — и так определил.
Погодин, верно, написал вам, что у него родился
сын в день
рождения Петра Великого и назван Петром и что я крестил его с Лизаветой Григорьевной Чертковой.
Приказный умер вскоре после
рождения этого
сына и оставил жену и
сына ни с чем, кроме того домика, который, как сказано, «ничего не стоил». Но вдова-приказничиха сама дорого стоила: она была из тех русских женщин, которая «в беде не сробеет, спасет; коня на скаку остановит, в горящую избу взойдет», — простая, здравая, трезвомысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно.
Где мнить мне, государь!
Ты лучше знаешь. Не хотел ты слушать,
Что про его
рождение тебе
Сказала я. Когда ты положил,
Чтоб этот безотецкий
сын детей
Сбил с разума, — твоя святая воля!
Так, значит, быть должно!
Его жена Степанида, дети и внуки вышли на улицу, чтобы посмотреть. Мало-помалу собралась толпа. Подошли Лычковы, отец и
сын, оба безбородые с
рождения, с опухшими лицами и без шапок. Подошел и Козов, высокий худой старик с длинной, узкой бородой, с палкой крючком; он всё подмигивал своими хитрыми глазами и насмешливо улыбался, как будто знал что-то.
— Подчаль такого жениха, коль на самом деле
сыном Макару Тихонычу приходится, я тебе, кажись, в ноги поклонюсь, даром что отец, а ты мое
рожденье…
Евангелие Иоанна различает двоякое
рождение: «От плоти и крови и похоти мужа» [«Тем, которые приняли Его… дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин. 1:12–13).] и от Бога; второе
рождение дает «власть быть
сынами Божиими».
«Мы, христиане, говорим: Бог тройственен (dreifaltig), но един в существе, обычно даже говорится, что бог тройственен в лицах, это плохо понимается неразумными, а отчасти и учеными, ибо Бог не есть лицо кроме как во Христе [
Сын же «потому называется лицом, что он есть самостоятельное существо, которое не принадлежит к
рождению природы, но есть жизнь и разум природы» (IV, 59, § 68).] (Gott ist keine Person als nur in Christo), но Он есть вечнорождающая сила и царство со всеми сущностями; все берет свое начало от него.
Поэтому человек и достоин носить в себе священное пламя Эроса, есть
сын Пороса и Пении [О
рождении Эроса (Эрота) от Пороса и Пении (богатства и скудости) Платон рассказывает в диалоге «Пир» (203–204 а).].
Это зарождение есть, конечно, нечто принципиально отличное от того
рождения из недр Своих, коим Отец предвечно, безвременно, безмужно и безженно рождает Своего Единородного, Возлюбленного
Сына, а в Нем и через Него возрождает чад Божиих, родившихся не от плоти и крови, но от Бога.
Это выделение
Сына, которое собственно и может назваться
рождением, может мыслиться лишь там, где вообще есть речь о выделении, т. е. в начале творения» (321).
Иначе говоря, смерть, в которой Федоров склонен был вообще видеть лишь род случайности и недоразумения или педагогический прием, есть акт, слишком далеко переходящий за пределы этого мира, чтобы можно было справиться с ней одной «регуляцией природы», методами физического воскрешения тела, как бы они ни были утонченны, даже с привлечением жизненной силы человеческой спермы в целях воскрешения или обратного
рождения отцов
сынами (на что имеются указания в учении Федорова).
Он рождает себя в троякости, и при этом вечном
рождении следует понимать только одно существо и
рождение, ни отца, ни
сына, ни духа, но единую вечную жизнь или благо» [Myst. magn. (1624), Cap.
Это было коротенькое письмо, в котором Павел Николаевич выписал шутя известные слова Диккенса в одной из блестящих глав его романа «Домби и
Сын», именно в главе, где описывается
рождение этого
сына.
«Отец», «
сын», «
рождение» все слова, взятые из нашей земной родовой жизни.
Бог, как бытие в себе, не есть «отец», не есть «
сын», в нем не происходит «
рождения», но что-то выраженное в этих символах имеет абсолютное значение.
Старик я, старик, а плакал, бабой ревел и ему, сыну-то своему, рожденью-то своему, покорился!..
Барон признался, что болезнь его душевная… что началась она со времени
рождения первого
сына… бросил в душу женщины, страстно его любящей, сомнение, боязнь, утешение, гнев, борьбу долга с привязанностию, преданность богу и, когда перепытал все чувства и утомил их, между нежнейшими ласками предложил ей выбор: лишиться мужа навсегда или
сына только разлукою временною.
Произошло ли это от того, что она все же привыкла считать графа близким себе человеком, или же от расстройства нервов, чем графиня особенно стала страдать после смерти своего
сына, родившегося больным и хилым ввиду перенесенных во время беременности нравственных страданий матери и умершего на третьем месяце после своего
рождения — вопрос этот решить было трудно.
Он был первый и единственный
сын отставного бригадира Павла Семеновича Оленина и
рождение этого первенца стоило жизни его матери.
С тех пор семейство Хвостовых, состоявшее из мужа и жены,
сына Петра, родившегося в Петербурге, и дочери Марии — москвички по
рождению, не покидало Москвы, где Валериан Павлович, лет за семь до того времени, с которого начинается наш рассказ, умер сенатором.
Угар страсти, естественно, должен был окончиться, а вместе с ним окончились и счастливые дни для Марьи Валерьяновны. Это совпало с
рождением сына-первенца, —
сына, названного, по настоянию матери, в честь отца Евгением.
Год
рождения у князя
сына почти совпал с годом освобождения крестьян от крепостной зависимости.
В
рождении и воспитании родители отдают свою жизнь детям, а в деле воскрешения начинается возвращение жизни родителям, в чем и выражается совершеннолетие» («Философия общего дела», с. 27). «XIX век есть прямой вывод, настоящий
сын предшествующих ему веков, прямое последствие разделения небесного от земного, т. е. полное искажение христианства, завет которого заключается именно в соединении небесного с земным, божественного с человеческим; всеобщее же воскрешение, воскрешение имманентное (курсив мой).].
И барон молчал, благословляя каждый прошедший день. Зачем же тревожить напрасно мать? Может статься, Фиоравенти удовлетворил свою месть в день
рождения их
сына; может статься, великодушный Фиоравенти доволен и муками ожидания, которые заставляет терпеть оскорбителя, и не желает более исполнения своей клятвы. Добрый Фиоравенти! да будет над тобою благословение божье!
Крайность моя принудила беспокоить вас моею просьбою; тридцать лет я ничем вас не беспокоила, воспитывая нашего
сына в страхе Божием, внушала ему почтение, повиновение, послушание, привязанность и все сердечные чувства, которыми он обязан родителям, надеясь, что Бог столь милосерд, преклонить ваше к добру расположенное сердце к вашему
рождению; видя детей, да и детей ваших, вспомните и несчастную их мать, в каком она недостатке, получая в разные годы и разную малую пенсию, воспитывала
сына, вошла в долги до 22 000 рублей, о которых прошу сделать милость заплатить.
Так шла жизнь этих трех лиц до момента наступившего охлаждения между супругами и начавшегося заигрывания Глеба Алексеевича с Фимкой, случившегося, как мы знаем, вскоре после
рождения первого
сына.
Сын его, уже поляк по
рождению, нашел доступ к великому князю Павлу Петровичу и, зная неприязнь наследника престола к светлейшему князю, открыл ему все тайны, бывшие в руках его отца.